«Всех понятий не знает никто». Социолог Светлана Стивенсон — о мировоззрении молодежных преступных группировок
Александр Бородихин
Статья
10 апреля 2018, 11:25

«Всех понятий не знает никто». Социолог Светлана Стивенсон — о мировоззрении молодежных преступных группировок

Светлана Стивенсон во время лекции в Высшей школе экономики / Фото: Александр Бородихин

В прошлом году у социолога из Лондонского университета Метрополитен Светланы Стивенсон вышла книга «Жизнь по понятиям. Уличные группировки в России» — перевод изданного на английском труда Gangs of Russia. В книге рассказана история казанских группировок и описано формирование специфической субкультуры молодежного бандитизма советской и постсоветской России. В апреле Стивенсон приехала в Москву, чтобы рассказать о своей выпущенной при поддержке фонда «Хамовники» книге в Высшей школе экономики, а «Медиазона» поговорила с ней о том, как от союза уличных хулиганов и цеховиков в 1960-е родились первые ОПГ, почему феномен АУЕ сильно переоценен, и что заставляет профессионального преступника чувствовать родственную душу в выходце из КГБ.

Как вы занялись темой молодежной организованной преступности и как долго занимаетесь ею?

— Все началось с того, что в 1990-х годах я проводила исследование по бездомным. Общаясь с бездомными, я поняла, что многие из молодых бездомных людей, оказавшись на улице, пытались найти какие-то подходы к представителям бандитского или воровского мира. Делали они это даже не чтобы получить средства к существованию, но потому что для них это представлялось таким местом, где они могут получить защиту, где о них будут заботиться — это структуры, к которым они могут принадлежать и таким образом подняться со дна и найти какое-то будущее. В этой связи меня очень заинтересовали эти группировки молодежные, и затем, где-то в середине 2000-х я встретилась с Александром Салагаевым, очень известным казанским исследователем, и мы решили сделать проект по изучению казанских группировок.

«Казанский феномен» — термин, который в советской печати использовался для описания растущей организованной преступности в Казани 1970–80-х годов. Молодежные банды, как правило, брали себе имена по названию отвоеванного микрорайона и вели жестокую борьбу за контроль над городскими территориями — «делили асфальт». Наиболее известной стала группировка «Тяп-Ляп» из района завода «Теплоконтроль», в ряды которой на пике ее могущества входили несколько сотен человек. Группировка ввела собственную униформу, тренировалась в импровизированной качалке и устраивала массовые пробежки по территории конкурентов, которые сопровождались нападениями на случайных прохожих. Нескольких членов «Теплоконтроля» после разгрома банды приговорили к смертной казни.

Насколько легко было выйти на контакт и установить достаточно доверительные отношения, чтобы разговорить собеседника?

— Уже до этого Салагаев проводил исследования в Казани, некоторое поле у него было свое. Кроме того, наш главный исследователь Рустем Сафин жил в одном из районов Казани вместе с членами группировок, и они были его друзьями, он с ними рос и многих знал. Также Салагаев просто поспрашивал в университете, знают ли ребята кого-то из группировок. И вот таким снежным комом нашли выходы. Что касается доверия, то этот выход через знакомых уже гарантировал некоторое доверие, а во-вторых, сам вопросник был составлен таким образом, чтобы не задавать им в лоб вопросы, на которые они не хотели бы отвечать. Мы начинали спрашивать об их жизни, об их биографии, затем основное количество вопросов было про отношения в группировке, про понятия — они с большим энтузиазмом про это все рассказывали. Про традиции драк, ритуалы войн, про способы общения внутри группировки, отношения с местным населением — рассказывали весьма откровенно. Иногда в ходе рассказов всплывали и криминальные темы, они начинали рассказывать о способах своего заработка, но конкретных вопросов по поводу криминала мы задавали довольно мало. При этом поле не ограничивалось только членами группировок, мы еще опрашивали и местных жителей, бизнесменов, работников правоохранительных органов — в результате возникла достаточно объемная картина, которая потом была дополнена благодаря публикациям 2000-х годов по казанским группировкам, написанным людьми из правоохранительных органов, там достаточно много данных.

Замечали, когда кто-то хотел приукрасить свою биографию, преувеличить свои достижения или наоборот — когда люди пытаются скрыть что-то?

— Я бы сказала так, они с огромным энтузиазмом рассказывали про всякие драки и победы над врагами. Насколько полностью это соответствовало действительности, я не знаю, некоторые описания читаются просто как описания голливудских фильмов. Но для социолога даже подобного рода представления, даже пусть они и мифические — они все равно интересны, потому что они показывают, какова ментальная реальность этих людей, их видение мира.

Когда они говорили про понятия, им было просто объяснить человеку со стороны то, во что они верят? Они хотели рассказывать вам о себе так, чтобы вам стало понятно?

— С одной стороны, они подчеркивали, что всех понятий не знает никто, и чтобы знать и понимать понятия, нужно расти в этом мире и жить их жизнью. Это было очень важно для них. Я пишу об этом в книге: понятия нельзя назвать сводом законов, это скорее мировоззрение. Излагая это мировоззрение, они указывали на определенные речевые формулы, вроде «пацан сказал — пацан сделал», или запреты: например, пацану нельзя продавать свою старую одежду. Если их спросишь, почему, они даже не могут сказать, но потом думаешь об этом, почему нельзя — на мой взгляд, это связано с тем, что они видят себя как таких аристократов. Вот как испанским аристократам в Средние века нельзя было работать, в какой бы бедности они не находились, так и здесь, они не могут показать свою бедность. Они не могли работать кондукторами на транспорте по той же причине, в сфере обслуживания работать нельзя. Коммерцией заниматься формально нельзя, но эти нарушения обходили каким-то образом: ставили своего человека торговать на рынке, или кто-то торговал для них наркотиками. В конце концов они стали сами торговать наркотиками, хотя по понятиям нельзя этого делать. Этого они тогда стеснялись, скрывали — это в середине 2000-х — но говорили, что по понятиям нельзя.

Пацаны, братва и прочие термины из книги — их еще всерьез использовали в нулевых, а сейчас они скорее остались в прошлом? Насколько описанная вами субкультура сохранилась, насколько видоизменилась?

— Она сохранилась, безусловно. И, более того, недавно я читала о том, что те же группировки, которые были [в 2000-х], они там же и существуют. Многие из них были обезглавлены в результате судебных процессов, которые происходили в основном в начале и середине 2000-х, верхушка группировок была посажена, многие погибли в различных разборках, но молодежные структуры остались там же, где и были. Они теперь не столь часто занимаются рэкетом, тем, что социолог Вадим Волков называл «силовым предпринимательством», и переходят больше к торговле наркотиками и к разным более мелким формам криминальной деятельности — крадут телефоны, продают их, занимаются махинациями с недвижимостью.

То есть в их деятельности стало меньше насилия?

— Эта деятельность менее организованная, менее мафиозная. Тем не менее у этих группировок так же есть организация, есть возрастные когорты, есть смотрящие, сбор денег в общак, структура авторитетов и так далее. Год назад был случай в Казани, когда молодые люди в масках из местной группировки разгромили торговый центр. Очевидно, что не платили дань, и они пришли наказывать — даже рэкет все равно существует.

В таких случаях обычно любят говорить, что 1990-е никуда не уходили. Так же говорят каждый раз, когда выясняется, что кто-то из руководителей молодежных преступных организаций на протяжении нулевых как-то встроился в политические и бизнес-структуры. Насколько им это удалось, перейти к некоему легалистскому бандитизму?

— Те люди, которые были на слуху в 1990-е и 2000-е, они действительно в основном стали владельцами или акционерами крупных корпораций. Кто-то уехал, кто-то сел. Из наших интервью было понятно, что по крайней мере некоторые из них сохраняют связи с территориальными структурами, потому что они все равно хотят иметь контроль над территорией, и молодые люди предоставляют им различные услуги — например, силовые услуги им самим или связанным с ними членам администрации. Этот резерв сохраняется, и для этого авторитеты иногда приезжают на сходняки и общаются с молодежью, то есть связь полностью не прервана.

В демографическом составе населения преобладали молодые возрастные группы. По данным одного из источников, в конце 1980-х годов молодежь составляла почти половину всех городских жителей Татарской АССР. Подростки проводили значительную часть времени на улице, без надзора взрослых, и создавали компании, где играли, дрались, совершали правонарушения и преступления, учась в конфликтах и стычках быть «настоящими мужчинами».

Фредерик Трэшер наблюдал аналогичные процессы в ходе урбанизации в США в первые десятилетия XX столетия. Он связывает возникновение банд с социальной дезорганизацией в быстро растущих городских районах, где дети недавних мигрантов в отсутствие действенного контроля со стороны взрослых создавали свои уличные сообщества.

Один из лидеров будущей группировки «Тяп-ляп» Завдад Хантимиров (Джавда) переехал сюда с семьей, когда ему было пять лет... Вскоре после строительства жилых домов «Теплоконтроля» ребята из соседних деревень стали совершать набеги на своих новых молодых соседей. Молодежь «Теплоконтроля» разработала ответные — сначала оборонительные, а затем и наступательные — стратегии поведения.

Уличные компании стали создавать союзы для защиты от «Тяп-ляпа». <...> Группировки формировали структуры руководства, которые предусматривали военные советы и разделение на возрастные когорты. Они развернули деятельность в школах, где начали собирать деньги для общака. В каждом классе было по несколько членов группировки, и большинство школьников были вынуждены платить им ежемесячную дань в размере двух-трех рублей. Многие известные казанские группировки — «Борисково», «Грязь», «Жилка», «Кинопленка», «Калуга», «Перваки» и «Хади Такташ» — сформировались в те годы на основе союза нескольких уличных компаний.

Светлана Стивенсон «Жизнь по понятиям. Уличные группировки в России»

Откуда вообще берет начало организованная молодежная преступность в СССР, с какого времени начала массово распространяться такая модель поведения объединение в группы для силовой подпольной деятельности?

— В Казани по крайней мере это начинается с 1960-х годов. Салагаев связывал это с тем, что тогда возникла неформальная экономика, цеховики, которые продавали продукцию налево. Им были нужны люди, которые бы помогали перевозить товар, охранять их и так далее. И они обратили внимание на уличные хулиганские группы, которые вместе с силовыми услугами занялись рэкетом в теневой экономике: директора ресторанов, магазинов, бармены имели коррупционные доходы, на которые покушались эти молодые люди. Расцвет неформальной теневой экономики в СССР и породил эту трансформацию молодежных группировок в этакие предпринимательские группы.

Советская милиция, как вы пишете, долгое время считала их просто хулиганами, а не организованными преступными сообществами.

— Существовал негласный запрет говорить о существовании какой-либо организованной преступности в Советском Союзе. Поэтому до того, как «Тяп-ляп» убил невиновного человека на улице, милиция закрывала глаза на их преступную деятельность. Более того, в материалах дела присутствуют документы, которые связывают самих работников правоохранительных органов с группировкой «Тяп-ляп».

А после разгрома «Тяп-ляпа» группировками занималась милиция или спецслужбы?

— В советское время это милиция и прокуратура. КГБ ими не занимался. После того, как был суд над членами «Тяп-ляп», выяснилось, что такие группировки существуют по всему Советскому Союзу, и была некоторая моральная паника по этому поводу. Хотя писали о них в основном в Казани, а в [центральных] газетах не писали, но ими стали заниматься разные ведомственные институты МВД и прокуратуры, стали делать собственные исследования.

Это привело к массовым облавам на членов группировок?

— Они стали обращать внимание на то, что называлось «неформальными организациями агрессивной направленности». Они поняли, что такие организации есть. А меры были такие же, как всегда: приводы в милицию, постановки на учет. Каких-то новых судебных процессов против группировок не было, с ними боролись как с обычными хулиганами.

«Квартала» и «Теплоконтроль» — одни из самых известных казанских группировок.

Фото: инстаграм inde_media, футболки казанского бренда «Сухая река»

Потом появился люберецкий феномен, и в целом явление стало более массовым. Из чего родилось противостояние между любером и неформалом?

— Если мы говорим о серьезных бандитах, то им по большому счету все равно, кто во что одевается: они нацелены на получение прибыли в первую очередь. Когда мы говорим о молодежи в бандитских группировках или просто хулиганах, они всегда не любят тех, кто не отвечает их представлениям о маскулинности, которую они считают доминирующей. Как только появились неформалы, панки, рокеры, хиппи, дворовые компании стали их бить — нельзя сказать, что был какой-то перелом в отношениях, они всегда не любили тех, кто выглядит иначе. Люберцы избивали неформалов, приезжали специально для этого в Москву, потому что это была такая типичная консервативная культура рабочего класса, хотя состав был неоднороден. Их можно назвать субкультурой, потому что их объединял культуризм, как это тогда называлось — определенная презентация собственного тела и идентичность на этой основе.

В плане мотивации — она как была в 1970-х основана на желании успеха и материальной наживы, так и осталась в 1990-х в 2000-х? Или были какие-то изменения?

— Мотивация очень сложная, потому что это не в чистом виде желание наживы. Это желание принадлежать к сильной группе, которая будет тебя защищать и от враждебных группировок, и от полиции, и от нападений не связанных ни с кем хулиганов, это желание иметь друзей. Для многих молодых людей группировка — это модель идеального общества и такая квазисемья. Поэтому в 1990-е, когда люди вступали в группировки, желание защиты, возможно, было преобладающим. Любая такая неформальная и традиционная структура может сочетать в себе дружеские связи, помощь и экономические возможности. В 1990-е годы, я бы сказала, эти пацаны создали многофункциональные кланы, в которых они буквально могли получить все, в чем была их потребность в обществе, которое не предоставляло им ничего. Это уход от атомизации к созданию крепких традиционных сообществ.

А сообщество нового типа, советская общность граждан, развалилось.

— Они и говорят в интервью: «Встал вопрос, с кем быть по жизни. И я выбрал пацанов». А вариантов было не так много: кто-то пытался найти работу, это было очень трудно. С другой стороны были группировки, в которых люди друг друга поддерживают и дают друг другу увлекательные перспективы.

Крушение Советского Союза привело к исчезновению корпоративистского духа в милиции чувства общего дела, осмысленности, единства. Служба в милиции превратилась в обычную работу, за которую плохо платят. Но в нулевых государство опять сделало ставку на силовиков — интересно, сегодня среди полицейских наблюдается какой-то возврат к общей идентичности?

— Судя по моим интервью, постепенно полиция стала действовать гораздо более автономно от бандитов и криминалитета. Если раньше, говорят в интервью, бандит мог ногой открыть дверь в кабинет начальника отдела милиции, то сейчас такое уже невозможно. Отношения если и продолжаются, то на взаимовыгодной основе: полиция может использовать своих знакомых в криминальных кругах для своих определенных целей. Эти цели не всегда являются «плохими» — они могут использовать их для контроля за преступностью на своей территории. Если молодежь безобразничает, они могут вызвать авторитета и надавить на него, чтобы он что-то с этим сделал.

Идти работать в полицию для бандита — не по понятиям, но они рассказывают, что у них могут быть друзья, родственники, соседи из полиции. Вообще иметь контакты с полицейскими — это хорошо и для самого человека, и для всей группировки. При этом было исследование Салагаева и его коллег, где он опросил бизнесменов, журналистов и группировщиков, и где вылезли данные, что некоторые группировки с помощью знакомых полицейских устраивают своих членов на работу в полицию.

Среди бандитов встречалось довольно интересное отношение к силовикам. С одной стороны, страшная враждебность, а с другой — понимание, что это силы правопорядка, и правопорядок тоже нужен. Вообще у них есть такая установка — вписаться в любой правопорядок, может быть, его как-то разложить, но для них очень важна эта рамка власти, в которой они действуют. Они не антагонистичны власти, это не анархисты, они пытаются свои автономные зоны собственной власти определить и все это согласовать с теми, кто имеет власть на государственном контуре. Поэтому они стремятся к сотрудничеству и взаимодействию.

Я пишу про это в книге: некоторые говорили, что Путин «хоть из КГБ, но нравится». По понятиям этого не должно быть, но тем не менее они видят, что человек руководствуется теми же принципами силового руководства, что и они сами, чувствуют родственную душу.

Возникнув из детско-подростковой компании, группировка действительно приобретает многие черты государства, или Commonwealth (по Гоббсу). Она взимает налоги, устанавливает систему вознаграждений и наказаний, поддерживает общественную благотворительность (помощь пацанам, попавшим в места лишения свободы или пострадавшим в разборках, материальная поддержка их семей и сбор денег на похороны). Группировка, пользуясь языком Гоббса, занимается предотвращением безделья своих членов (prevention of idleness), вовлекая всех в экономическую деятельность (в рассматриваемом случае это особая, «силовая» экономика). Внутренние законы группировки не распространяются на остальные группировки («государства»), и для того, чтобы обезопасить себя от нападения и усилить свои позиции (в том числе с помощью захвата других территорий), группировки могут вести войны с другими улицами. Бывает, что группировки заключают между собой договоры и союзы.

Итак, территориальная группировка напоминает государство со своими внутренними законами (понятиями), границами, признаваемыми соседями (другими группировками), и своей экономикой. Граждане этого «государства» (пацаны) защищены от нерегулируемого насилия и получают возможность решать свои экономические задачи и строить карьеры.

Светлана Стивенсон «Казанский Левиафан: молодежные территориальные группировки и проблема социального порядка» / «Полит.ру»

Проводили ли вы сравнения организационной структуры и роли в обществе российских и иностранных молодежных группировок? Есть ли сходные примеры — если взять, скажем, английских чавов, насколько корректно будет сравнение с ними?

— Ситуация похожа на ту, которая была в Англии до 1980-х годов, когда еще сохранялись криминальные группы — братья Крэй, братья Ричардсоны — они в какой-то степени были похожи на российских бандитов. Они контролировали свои территории, Ист-Энд в Лондоне, занимались рэкетом, при этом у них был определенный авторитет среди местного населения, их все знали, вокруг них ходили различные легенды, они были связаны с местными элитами и полицией. Затем английская полиция как-то с ними справилась, и сейчас молодежная преступность в основном связана с представителями этнических меньшинств.

В этом смысле найти параллели с тем, что мы видели в Казани, довольно трудно, потому что казанские группировки были очень сильно встроены в общество, многие члены этих группировок имели нормальную работу, учились в университетах — был, к примеру, врач-педиатр, менеджеры. Они как бы сочетают легальные и нелегальные способы занятости. В то же время в Англии, Америке, во Франции криминальные группировки сильно изолированы от общества и, попадая в такую группировку, человек избавляется от всех прочих связей и посвящает себя полностью этой деятельности — как правило, связанной с распространением наркотиков. В то время как здесь помимо чисто криминальных способов заработка существуют еще различные полулегальные и даже легальные способы заработка в группировке — некоторые имеют свои авторемонтные мастерские, свои магазины, и они стремятся к легализации.

— Сегодня, когда люди говорят об организованной уличной преступности, в первую очередь вспоминают АУЕ — фан-группу любителей уголовного образа жизни. Если раньше в группировки шли, чтобы драться за территорию и отбирать деньги, то теперь чаще заметна романтизация этой деятельности, это прослойка сугубо меметическая. Есть ли свидетельства того, что мы перешли в некое качественно новое состояние?

— Люди, которые занимаются этой темой, как правило достаточно скептически относятся к утверждениям о том, что вот субкультура АУЕ захватывает Россию. Нам кажется, что это все очень преувеличено. Многие из тех явлений, про которые кажется, что они возникли сейчас и вдруг — они на самом деле были всегда. Например, то, что молодежь, особенно в неблагополучных регионах, часто имела связи с отсидевшими людьми и через них передавала деньги на зону — я об этом слышала еще в 1990-е годы или даже раньше. Эти связи существовали очень давно, и романтизация преступного мира существовала тоже очень давно. Может быть, сейчас это оформилось в какую-то более четкую вещь, особенно в Забайкалье, откуда мы в основном слышим про АУЕ, но сказать, что это новый феномен, нельзя.

Изображение из паблика фан-группы поклонников уголовного образа жизни «ВКонтакте»

Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!

Мы работаем благодаря вашей поддержке